Разведчики [антология] - Вадим Кожевников

Нельзя сказать, что он ничего не боится. У него свой страх есть: например, простуда. Как-то у самого их расположения на него кашель напал. Немцы огонь открыли, еле ноги унёс. Теперь всегда шею шерстяным шарфом кутает, будто тенор из ансамбля.

Риску в нашем деле, конечно, достаточно. Но если каждый шаг и секунда на учёте, тут не риск, а тонкий расчёт. Чекарьков работает сейчас в чистом поле. Место открытое. Но выползает он на свой пост не ночью, а с рассветом. Рискует? Нет. Солнце подымается с востока, с нашей стороны, и светит в глаза немцу. Пока тень с поля не сошла, Чекарьков и доползает. Выспался, голова свежая, видать хорошо, немец весь освещен.

А когда солнце заходит, он больше на землю глядит: какие там тени написаны. Немцы самоходные пушки на выходе из леса замаскировали. Шум моторов они своей авиацией прикрыли. Только Чекарьков их изобличил: рисунок кромки леса оказался не такой, как вчера. Ночью мы уточнили разведку, огоньку дали. На следующий день Чекарьков не только тени, но и самой опушки не нашёл.

Вы не торопитесь? Разрешите ещё заметить. На войне люди характер свой полностью обнаруживают. Немцы — свой, а мы — свой. Мне, командиру, всегда интересно что-нибудь перенять. У немца, конечно, беру; только много не удаётся, а у своего Чекарькова учусь. У немца таких Чекарьковых нет. Так и запишите: капитан Аниканов, который в немецких расположениях больше времени провёл, чем у себя в части, это свидетельствует. Что? Темно очень? А вы положите руку на бумагу, пальцы растопырьте и между ними пишите. Мы всегда так делаем, чтоб строка на строку не заходила.

Вы спрашиваете, кто такой Чекарьков раньше был? — Нет, не лесовик, не охотник. В мирное время в МТС работал, кладовщиком. От роду лет тридцать. Образование недостаточное — семь классов. Холост. Русский.

Вот и всё.

* * *

Недавно мне снова пришлось побывать в этой гвардейской части. Я попал на митинг, устроенный в честь прихода бойцов нового пополнения.

На просеку вышел красноармеец. Белая звезда ордена Отечественной войны второй степени висела у него на груди рядом со значком гвардейца.

Я следил за выражением лица Чекарькова, за его живыми глазами, в углах которых лежали еще усталые, напряжённые светлые морщинки, какие бывают у снайперов и у летчиков. Обращаясь к молодым бойцам, Чекарьков рассказывал, каким должен быть разведчик. Он любил своё дело так, как любят единственное, главное, — воинственно и страстно. И это выражение восторга, которое было на лице Чекарькова, я увидел и на лицах молодых бойцов, слушавших его неотрывно.

Наступали сумерки. Серые тени ложились на землю. Сосны стали похожими на остроконечные башни. Я вспомнил то одинокое дерево, заплаканное длинными смолистыми слезами. Помнит ли его Чекарьков — летящее, гибкое, с разбитыми крылатыми ветвями — прекрасный живой памятник мудрой отваге человека?

И глядя на Чекарькова, я подумал о том, что в этой тяжёлой войне сурово состязается с врагом весь гений нашего великого народа. И сколько удивительных талантов сверкает в этих умельцах, отважных мастерах своей строгой и священной воинской профессии!

Леонид Первомайский

СЕДЬМАЯ НОЧЬ

Две ночи подряд разведчик Иван Перегуда переползал линию фронта. Ночи были тёмные, местность знакомая, и почти ничто не мешало разведчику. Однако удача не сопутствовала ему. Дважды он возвращался на рассвете и удручённо докладывал своему командиру, что задание не выполнено.

В третий раз Перегуда пришёл с «языком». Но что можно было выжать из придурковатого шваба — повозочного! Он охотно сообщил, что ездил на рыжей кобыле Польди, которая пожирала столько овса, сколько не могла бы съесть никакая другая лошадь в мире, а больше ничего не знал.

Капитан Горбачёв поговорил с пленным пять минут в присутствии Перегуды и велел отправить немца в тыл, а разведчику сказал, нахмурясь:

— Всё это, Перегуда, оттого получается, что я много на тебя полагаюсь.

— Разрешите ещё разик пройтись, — виновато потоптался разведчик перед капитаном. — В темноте не разобрал, какого немца беру.

Капитан Горбачёв очень любил Перегуду. Это был один из самых лихих и удачливых разведчиков.

— Может, дать тебе в подмогу кого-нибудь? — спросил капитан, заранее зная, что Перегуда не согласится.

— Вам виднее, товарищ капитан, — ответил Перегуда. — Только, по мне, тут заботы как раз на одного человека: думай сам про себя и по сторонам не развлекайся.

Перегуде, действительно, было удобнее действовать одному.

Ещё не погасли звёзды, когда Иван Перегуда вернулся из своей четвёртой вылазки. На спине он нёс немца, болтавшего ногами, как ярмарочный картонный паяц. Но немец, не приходя в сознание, скончался.

Капитан Горбачёв сидел на нарах в землянке, освещённой бледноголубым холодным светом карбидного фонаря. В землянку вошёл Перегуда. Он протянул капитану зажатые в кулаке свои боевые медали и коротко сказал:

— Не достоин.

— Ты что, ополоумел? — уставился капитан Горбачёв на своего разведчика.

— Вернёте, когда справлюсь, — мрачно ответил Перегуда. И, помолчав, добавил: — Разрешите итти, товарищ капитан.

На полях уже стаял снег, по ночам едва подмораживало разбухшую за день землю. Весенняя вода журчала в глубоких колеях фронтовых дорог. Наступило обусловленное временем года известное затишье в военных действиях. Командованию нужен был «язык». С капитана Горбачёва спрашивали. Чтобы ускорить дело, он мог бы отправить на поиски других людей. Но, несмотря на неудачи Перегуды, капитан продолжал твёрдо верить, что он добудет настоящего «языка».

Перегуда спал весь день. Проснувшись вечером, он съел обед, оставленный ему товарищами, долго пил чай, а когда совсем стемнело, стал готовиться к своей пятой вылазке. Товарищи молча помогали ему. Перегуда вытащил из-под нар большой трофейный мешок, бросил в него моток крепкой бечёвки, пару стираных зимних портянок, старую обмотку. Всё это он скатал в удобный свёрток и приторочил на спину. Затем небрежно засунул оружие в карман и пошёл к выходу. От порога он вернулся и, виновато улыбаясь, спросил, нет ли у кого свободной шанцевой лопатки. Сразу несколько человек предложили ему свои.

— Не будет ему удачи, — шумно вздохнул в углу землянки один разведчик, когда Перегуда, наконец, вышел. — Забыл не забыл, — возвращаться нельзя.

Проснувшись утром, разведчики узнали, что Перегуда не вернулся из своего пятого ночного поиска. Весь полк загудел, как большой улей: погиб Перегуда или вернется? Капитан Горбачёв, конечно, был взволнован не меньше других. Он прислушивался к разговорам, но не высказывал своего мнения. Однако по тому, как часто он по разным маловажным поводам наведывался к своим разведчикам, можно было понять, что Горбачёва не покидала надежда на благополучное возвращение Перегуды.